…Он открыл глаза и тут же зажмурился от ударившего в глаза яркого солнечного света. Продолжался ли его сон? Ему было тепло под лучами солнца, он слышал щебетание птиц в ветвях деревьев, где-то шумело море. Он встал и, отряхнув песок и травинки, пошел туда, где его люди на костре готовили пищу.

– Почему вы не разбудили меня?

Ингольф сказал, что посылал Атли, но мальчик заявил, что Ролло так сладко и крепко спал, улыбаясь во сне, что он не стал его будить.

– Мне приснился сон, – задумчиво сказал ярл. – Странный сон. Моя мать, Хильдис, обладала даром видеть вещие сны, и что-то подсказывает мне, что и мой сон был таким же.

Он повернулся и долго глядел на каменный крест на холме среди дюн. Сейчас он не был окружен сиянием, как в сновидении, наоборот, в рассеянном свете солнца было заметно, какой он ветхий, потрескавшийся, замшелый, позеленевший от времени. И источника у его подножия не было. И все же Ролло был уверен, что это именно тот крест. Он с удивлением, словно заново узнавая место, глядел вокруг. Небо было в легкой дымке, густо-синее море вскипало барашками пены на гребнях волн, но ветер был полон ласкового тепла. Дальние рощи казались изумрудными на фоне серебристых песков, высь была полна звонкими криками чаек.

– Что с тобой, Рольв? – с тревогой спросил Бьерн Серебряный Плащ.

Ролло вздрогнул.

– Где Лебяжьебелая? Я хочу, чтобы она растолковала мне мой сон.

Но Снэфрид все еще была обижена на Ролло. Держась спокойно и величественно, говорить с мужем она, однако, упрямо не хотела.

Обычно, когда Снэфрид сердилась, Ролло чувствовал себя неуютно и всячески пытался загладить свою вину перед ней. Ведь она и впрямь была хорошей женой. К тому же Ролло никогда не забывал, чем она пожертвовала ради него. Однако сейчас ее упрямство рассердило ярла.

– Что ж, обойдусь и без твоей помощи. Эй, где тот отшельник, которого приводили вчера? Все эти христианские жрецы в бабьих одеждах – колдуны. Я думаю, он не хуже сумеет найти объяснение моему сну.

Когда отшельника привели к ярлу, при свете дня он вновь стал разглядывать Ролло с изумлением. Ясное дело, этот варвар действительно похож на того, кто, как опустошительный смерч, пронесся по Нормандии, но есть в нем и что-то совсем иное. Отшельник вздрогнул, когда старый викинг с заплетенной в косу седеющей бородой и в рогатом шлеме заговорил с ним на нормандском наречии франков, и поразился, когда понял, чего от него требуют. Ясно было одно – ему даруют жизнь и даже свободу, если он растолкует сонное видение этого молодого хищника. Отшельник кивнул, подняв глаза к небу, как бы испрашивая благословения.

Ролло пересказал свой сон, а затем уселся на песчаную кочку и стал слушать, как Ингольф без труда изъясняется на языке франков. Поистине недаром кормчий получил прозвище Всезнайки. Не было земли, куда бы они ни явились – с набегом ли, торговать ли – где бы Ингольф не смог столковаться с местными жителями. Он обучал языкам Ролло, частенько повторяя, что после удачливости и умения сражаться, для викинга нет ничего более важного, чем способность усваивать чужие наречия. Теперь Ролло уже мог понимать язык ирландцев, саксов и фризов, разбирал он и некоторые слова из того, о чем толковали отшельник и кормчий, но в целом их речь слышалась ему как некий смутный гул.

– Итак, что он сказал? – не выдержал ярл, когда оба наконец умолкли.

Ингольф, сдвинув на переносицу шлем, задумчиво скреб в затылке, а христианин блаженно улыбался и глядел на Ролло с таким восторгом, словно тот, помимо жизни, даровал ему по меньшей мере сотню рабов и поместье.

– В высшей степени странно толкует твой сон этот колдун, – проворчал Ингольф. Но, встретив выжидательный взгляд Ролло, продолжал: – Он уверен, что крест на холме – это подобие христианского храма, к которому твоя судьба выведет тебя из мрака. Источник же суть святое крещение, которое тебя спасет. Раны и грязь – то, что они именуют грехами, худшим из недугов, – могут быть исцелены и очищены в этом источнике, а птицы, которые порхали вокруг тебя, – твои викинги, которые последуют за тобой и также примут крещение.

Ролло захохотал так, что сгрудившиеся в поисках отбросов вокруг становища чайки с негодующими криками взлетели. У ярла даже слезы выступили на глазах от смеха.

– Пускай убирается, – вытирая глаза тыльной стороной руки, простонал он. – Изрядно-таки повеселил меня этот вонючий старик. Чтобы я оставил славных богов Валгаллы ради их жалкого божка, который никогда не держал рукояти меча и позволил приколотить себя к кресту? Чтобы я променял священное мясо Сехримнира [61] на покаянную власяницу христиан? Клянусь браслетами Одина, никогда не доводилось мне слышать ничего более забавного.

И тем не менее, когда отшельник ушел, Ролло вновь направился к кресту. Взойдя на холм, он похлопал ладонью по столбу, как бы опробовав крепость холки коня. Потом оперся на него спиной и долго стоял так, скрестив руки на груди и устремив взгляд туда, где в отдалении виднелись зеленые склоны неглубокой долины, светлели на солнце изломы известковых скал и блестел на солнце ручей.

Викинги долго еще не обращались к нему, не нарушали его покоя. Их корабли нуждались в основательной починке, да и море все еще было неспокойным. Все, казалось, говорило за то, что им следует оставаться здесь. И лишь женщина, что стояла у самого прибоя, среди дюн, не хотела даже глядеть на этот берег. А ее сила была такова, что только она и могла настоять на отплытии.

Наконец Бьерн поднялся на холм к Ролло.

– Поднимается бриз. Мы можем воспользоваться приливом и отчалить.

Ролло кивнул.

– Да. Но можем и отправиться туда, за те холмы, чтобы проверить, достаточно ли силен распятый бог христиан, чтобы остановить детей Одина.

Он улыбнулся.

– Что ж, Бьерн Серебряный Плащ. Если судьба после Упсалы привела нас сюда – значит, это и есть знак богов. Иди же, порадуй старого Ингольфа. Мы остаемся.

Глава 1

Здоровенный детина зловещей наружности вывалил женщину из мешка. Немолодая, тучная, но в платье хорошего сукна, она лежала на земле, спутанная крепкими ремнями, с торчащим изо рта кляпом. Широко раскрытые, смертельно испуганные глаза с ужасом взирали на склонившихся над ней мужчин. При свете чадящих факелов все они казались ей выходцами из преисподней.

Внезапно у нее остановилось сердце. Она узнала одного из них – этот обруч с крупными рубинами, покоящийся на совершенно лысом темени, в то время как по бокам из-под него свисают длинные черные пряди до плеч! Она узнала и это властное лицо с орлиным носом, тонкие губы, стремительно скошенную от скул к подбородку треугольную челюсть и массивную, как воротный столб, шею. Даже чересчур массивную для столь небольшой, сухой и породистой головы. Женщина перестала мычать, пораженно глядя на этого человека. Герцог Лотарингский Ренье по прозвищу Длинная Шея! Сейчас он одним махом покончит с грязными бандитами, осмелившимися похитить ее, даму из окружения Каролингов. [62] Она прибыла сюда, в Аахен, с двором короля Карла из Западной Франкии, дабы войти в свиту невесты монарха, саксонской принцессы Фрероны. А ее, когда она сегодня утром вышла в сад из покоев в имперском дворце по нужде, кто-то оглушил ударом по голове, едва она присела под куст. Когда же она очнулась, разбойники уже волокли ее куда-то, и она испытала ужас, какого она не испытывала, даже когда пряталась за стенами имперских замков во дни нашествий норманнов. Однако теперь герцог здесь и покарает их! Видя, что Ренье Длинная Шея молчит, она требовательно замычала и засучила стянутыми под коленями сыромятной подпругой ногами.

– Развяжите ее, – спокойно произнес герцог и отступил, ибо платье дамы из свиты Каролингов едко пахло мочой.